Неточные совпадения
Случилось дело дивное:
Пастух
ушел; Федотушка
При
стаде был один.
«Сижу я, — так рассказывал
Сынок мой, — на пригорочке,
Откуда ни возьмись —
Волчица преогромная
И хвать овечку Марьину!
Пустился я за ней,
Кричу, кнутищем хлопаю,
Свищу, Валетку уськаю…
Я бегать молодец,
Да где бы окаянную
Нагнать, кабы не щенная:
У ней сосцы волочились,
Кровавым следом, матушка.
За нею я гнался!
Волк, близко обходя пастуший двор
И видя, сквозь забор,
Что́, выбрав лучшего себе барана в
стаде,
Спокойно Пастухи барашка потрошат,
А псы смирнёхонько лежат,
Сам молвил про себя, прочь
уходя в досаде:
«Какой бы шум вы все здесь подняли, друзья,
Когда бы это сделал я...
Бабы, которым еще нечего делать на барской работе, погнали в
стадо коров; мужики —
ушли поголовно на барщину.
Она уж становилась очень больна и едва ходила; наконец перестала совсем служить пастуху, но все-таки каждое утро
уходила со
стадом.
Хозяева отобедали и
ушли опять на работы. Пришел пастух, который в деревнях обыкновенно кормится по ряду то в одной крестьянской избе, то в другой. Ямщик мой признал в пастухе знакомого, который несколько лет сряду пас
стадо в М.
Ушли. Горбун, посмотрев вслед им, тоже встал, пошёл в беседку, где спал на сене, присел на порог её. Беседка стояла на холме, обложенном дёрном, из неё, через забор, было видно тёмное
стадо домов города, колокольни и пожарная каланча сторожили дома. Прислуга убирала посуду со стола, звякали чашки. Вдоль забора прошли ткачи, один нёс бредень, другой гремел железом ведра, третий высекал из кремня искры, пытаясь зажечь трут, закурить трубку. Зарычала собака, спокойный голос Тихона Вялова ударил в тишину...
Вот —
уходит солнце за реку —
Скоро солнышко в лесу потонет.
Вот пастух
стадо гонит,
А… в деревне…
— Шакалы разбежались, Аян. Я и Редж воспротивились; знаешь, в нашем ремесле поздно искать другого пристанища. И то сказать — Пэд умер… Никак не могли выбрать новую глотку…
стадо!.. В тот день, что ты уехал, уже сцепились… Кристоф пошел к Пэду… его застрелил Дженнер. Я не могу рассказывать, Ай, — меня все что-то держит за горло… и стреляет в спине… Но вот… Ты поймешь все… решили делиться, подбил Сигби. Шхуна пуста, Ай…
Ушли… Все
ушли…
Вернется, бывало, вместе со
стадом в избу — на дворе стужа смертная, вся она окоченела от холода, — ноги едва движутся; рубашонка забрызгана сверху донизу грязью и еле-еле держится на посиневших плечах; есть хочется; чем бы скорее пообедать, закутаться да на печку, а тут как раз подвернется Домна, разгневанная каким-нибудь побочным обстоятельством, снова
ушлет ее куда вздумается или, наконец, бросит ей в сердцах кусок хлеба, тогда как другие все, спустившись с полатей, располагаются вокруг стола с дымящимися щами и кашею.
Прошло семнадцать лет. Была глухая осень. Солнце ходило низко, и в четвертом часу вечера уж смеркалось. Андреевское
стадо возвращалось в деревню. Пастух, отслужив срок, до заговенья
ушел, и гоняли скотину очередные бабы и ребята.
Уж поздно стало. Слышно — мулла прокричал.
Стадо гонят — коровы ревут. Малый все зовет: «Пойдем», а Жилину и
уходить не хочется.
— В греховную ли пучину внешнего мира ты бесповоротно стремишься иль пребудешь до конца в
стаде избранных? — настойчиво спрашивала Марья Ивановна. — Пребудешь ли верною Богородице, своей поручительнице, или, внимая наущеньям лукавого, отринешь чашу благодати и вечной радости?
Уйдешь в мир или с нами останешься?
— Мáлится Божие
стадо, мáлится, — грустно покачав головой, промолвил Фуркасов. — Много больше бывало в прежние годы. С той поры как
услали родимого нашего Александрушку, зáчал наш кораблик умаляться. При Александрушке-то, помнишь, иной раз святых праведных по пятидесяти и больше вкупе собиралось… В двух горницах зараз радели — в одной мужеск пол, в другой — женский. А подула-повеяла погодушка холодная, признобила-поморозила зéлен Божий сад.